«Моя задача сейчас – оставаться тем парнем, который не боится». Первое интервью Навального после комы

Немецкое издание «Der Spiegel» опубликовало первое интервью Алексея Навального после его выхода из комы. Главный российский оппозиционный политик обвинил в своем отравлении президента России Владимира Путина. В ответ Кремль заявил, что Навальный работает на ЦРУ, а в прессе стали появляться сообщения о возможных уголовных делах против самого Навального по статьям за клевету и измену Родине. Полный текст скандального интервью Шпигелю доступен на сайте «Эхо Москвы».

Навальный: Для меня важно, что это интервью появится в немецкой прессе. Я никогда не был тесно связан с Германией. Я здесь никого не знаю. Я не знал ни одного политика. А теперь так получилось – видите, мой голос уже дрожит, таким трогательным я стал, – что именно немецкие политики и Ангела Меркель приняли участие в моей судьбе. Врачи берлинской клиники «Шарите» спасли мою жизнь и, что более важно, вернули мне мою личность. Вот почему я хочу сказать в первую очередь: я испытываю огромную благодарность ко всем немцам. Я знаю, сейчас это звучит несколько пафосно, но Германия стала для меня особой страной. У меня почти не было связей здесь, я вообще первый раз был в Берлине всего три года назад!

Spiegel: Это порадует наших читателей. Как вы себя сегодня чувствуете, господин Навальный?

Навальный: Гораздо лучше, чем ещё три недели назад, и с каждым днём становится лучше. Недавно мне удалось подняться на десять лестничных пролетов. То есть, теперь я могу подниматься на пятый этаж. Но самое главное для меня – это то, что мои умственные способности вернулись. Хотя, может быть, в ходе интервью мы обнаружим обратное (смеется).

Spiegel: Вы писали в Instagram, что больше не можете стоять на одной ноге.

Навальный: Я снова могу это делать. Моя нынешняя задача – стоять на одной ноге и вытягивать другую ногу вперёд. Это то, что я тренирую каждый день. На самом деле это упражнение, которое делают девяностолетние старики в парке.

Spiegel: Вы хорошо спите?

Навальный: Это моя самая большая проблема. Раньше я смеялся над людьми с проблемами сна, потому что у меня их никогда не было. Но потом кома, наркоз, препараты – долгое парящее состояние, когда и не спишь, и не бодрствуешь. С тех пор я не могу заснуть без снотворного.

Spiegel: Когда вы потеряли сознание, вы были русским оппозиционером, но из комы вы вышли уже фигурой мировой политики. Канцлер Меркель навестила вас в больнице. О чём вы говорили?

Навальный: Это было на прошлой неделе. Совершенно неожиданно: дверь распахнулась, вошёл мой врач – и Меркель. Это была частная встреча, в семейном кругу, там были моя жена Юлия и мой сын Захар. Не буду вдаваться в детали, но мы не обсуждали ничего секретного или сенсационного. Визит был жестом. Меня поразило, насколько точно Меркель знает Россию и моё дело. Некоторые подробности она знает лучше меня. У неё действительно глубокое понимание того, что происходит в России. И, разговаривая с ней, понимаешь, почему она так долго стоит во главе Германии. Я поблагодарил её за заботу, на что она сказала: «Я сделала только то, что было моим долгом.»

Spiegel: Какова ваша повседневная жизнь после выписки из больницы? Где вы живёте?

Навальный: Я живу с женой и сыном в Берлине, мы снимаем квартиру. Дочь вернулась в Стэнфордский университет. Моя повседневная жизнь однообразна. Я тренируюсь каждый день. Утром гуляю в парке, затем делаю упражнения с врачом, вечером снова гуляю. Днём я пытаюсь работать за компьютером. Врачи говорят, что я могу восстановиться на девяносто процентов, может быть, даже на сто, но точно этого никто не знает. В сущности, я что-то вроде подопытного кролика – не так уж много людей, за жизнью которых можно наблюдать после отравления нервно-паралитическим боевым веществом. Когда-нибудь обо мне, наверное, напишут в медицинских журналах. Но мне нравится делиться своим опытом. Российское руководство проявляет такую склонность к отравлениям, что они вряд ли прекратятся. Там что моя история болезни будет ещё поучительной.

Spiegel: Согласно сообщениям врачей в социальных сетях, вы, похоже, часто покидали кровать в больнице.

Навальный: Врачи и медсестры «Шарите» – самые терпеливые люди в мире. Я был трудным пациентом. Однажды я встал ночью в реанимации, вырвал из тела все трубки, потекла кровь. Позже, когда я уже был в сознании и начал узнавать окружающих меня людей и разговаривать, у меня начались истерические припадки. Я говорил, что здоров и хочу в гостиницу. Спустя несколько недель я понял, что это странное поведение было следствием отравления.

Spiegel: Давайте реконструируем то, что с вами произошло. Начнём с последнего воспоминания, прежде чем вы потеряли сознание. Это 20 августа, восемь часов утра. Вы сидите в самолёте из Томска в Москву, проведя несколько дней в Сибири. О чём вы тогда думали?

Навальный: Это был замечательный день: я возвращаюсь домой, напряжённая и успешная командировка позади. Мы снимали фильм про областную избирательную кампанию, всё получилось. Я удобно сижу в своём кресле и с нетерпением жду полёта, во время которого смогу посмотреть сериал. Дома, в Москве, я хочу записать свой еженедельный эфир на YouTube, а затем провести выходные с семьей. Я чувствую себя хорошо. А потом… Это трудно описать, потому что это невозможно сравнить ни с чем. Органофосфаты атакуют вас, как DDoS-атака – компьютер: это перегрузка, которая ломает всю систему. Вы больше не можете сосредоточиться. Я прошу Киру Ярмыш, мою помощницу, которая сидела рядом со мной, дать мне носовой платок и поговорить со мной. Мне нужно услышать её голос, со мной что-то странное. Она смотрит на меня, как на сумасшедшего, но начинает говорить.

Spiegel: Что потом?

Навальный: Я не понимаю, что со мной происходит. Сначала хочу попросить у стюардов воды, потом говорю: позвольте мне пройти в туалет. Умываюсь холодной водой, сажусь на унитаз. Потом думаю: если я не выйду отсюда сейчас, то больше не выйду никогда. И самое главное впечатление было: ты не чувствуешь боли, но знаешь, что умираешь. Вот прямо сейчас, немедленно. При этом у тебя ничего не болит. Выхожу из туалета, обращаюсь к стюарду – и вместо того, чтобы попросить о помощи, говорю, к собственному удивлению: «Меня отравили. Я умираю». После чего ложусь перед ним на пол, чтобы умереть. Последнее, что я вижу: его лицо, смотрящее на меня с удивлением и лёгкой улыбкой. Он переспрашивает: «Отравили?», и, вероятно, имеет в виду, что мне могли подать тухлое куриное мясо. Последнее, что я слышу, когда уже лежу на полу: «У вас проблемы с сердцем?». Но у меня сердце не болит. У меня вообще ничего не болит, я просто знаю, что умираю. Потом голоса стихли, но я ещё услышал женский крик: «Не падай в обморок!». И всё, конец. Я знаю, что я мёртв. Только позже выяснилось, что я ошибся.

Spiegel: Есть видео, снятое одним из пассажиров, на котором слышны ваши крики в самолете. Это звучит ужасно, почти как вой животного.

Навальный: Я смотрел, в интернете это циркулирует под названием «Навальный кричит от боли». Но это была не боль, это было что-то другое, похуже. Боль заставляет вас чувствовать, что вы живы. Здесь вы просто понимаете: это ваш конец.

Spiegel: Сколько времени это длилось?

Навальный: С момента, когда я почувствовал что-то странное, до обморока прошло, возможно, полчаса. Всё это было после взлёта.

Spiegel: Вы провели ночь в гостинице в Томске и, вероятно, там вступили в контакт с ядом. Помните, что вы там трогали?

Навальный: Следы яда были обнаружены на бутылке с водой. Видимо, я прикоснулся к загрязненной поверхности, затем потянулся к бутылке, отпил из неё, поставил обратно, а затем покинул гостиничный номер. Предполагаю, что я впитал яд через кожу. Его могли нанести на любой личный предмет. Вот почему было так важно, например, осмотреть мою одежду.

Spiegel: Одежду с вас сняли по дороге в омскую больницу – и так и не вернули.

Навальный: Я не сомневаюсь, что моя одежда уже месяц кипит в огромном баке! Чтобы все следы яда были устранены. Вообще если бы не стечение счастливых обстоятельств – пилоты совершили экстренную посадку в Омске, скорая помощь была немедленно в аэропорту, мне дали атропин в течение полутора часов, – то я бы умер. План был хитрый: я бы умер во время полёта, оказался бы в омском или московском морге, и тогда никто бы не нашёл «Новичок». Это была бы просто подозрительная смерть.

Spiegel: Вы могли умереть уже в отеле.

Навальный: Некоторые подозревают, что план состоял в том, чтобы я умер во сне. Но, честно говоря, пережив отравление, я думаю: от этого состояния я бы проснулся. Это была бы забавная картина для камер наблюдения в отеле, если бы я брёл по коридору в трусах – при этих симптомах я гарантированно пополз бы из последних сил. Позволить мне умереть в отеле было бы рискованным планом. Персонал мог вызвать скорую помощь.

Spiegel: Как вы объясните, что никто, кроме вас, не пострадал от яда? В британском городе Солсбери, где отравили экс-агента русской разведки Сергея Скрипаля, всё было иначе.

Навальный: Я считаю, что они сделали выводы из дела Скрипаля, когда 48 человек были заражены и одна случайная женщина умерла. Вот почему яд, вероятно, не был нанесен на такой предмет, как раковина или душ, или на мобильный телефон, который я, возможно, отдал бы Кире – и тогда вместо одной подозрительной смерти было бы сразу две. Но это я только предполагаю. Возможно, против меня использовали более изощрённое средство, либо оно было нанесено на предмет, к которому прикасаюсь только я.

Spiegel: А следы, которые вы сами оставили на бутылке с водой?

Навальный: Они были неопасны, там минимальное количество яда. До бутылки может коснуться любой человек, не причинив себе вреда.

Spiegel: Тому, что бутылку с водой вообще можно было осмотреть в Германии, вы обязаны своим сотрудникам, которые забрали её из гостиничного номера с другими предметами?

Навальный: Они все ещё сидели в той же гостинице за завтраком, когда получили от Киры смс о том, что меня отравили. Сценарий того, что меня убьют, конечно, всегда присутствовал, хотя больше как шутка. Но они сразу подумали, что нужно зайти в мой номер. Скорее от отчаяния – ведь все думали, что я отравился чаем в аэропорту. Никто не рассчитывал на боевое химические вещество. Я и сам с трудом мог в это поверить. Это всё равно что сбросить на человека атомную бомбу. Существует миллион более эффективных методов. Когда моя жена Юлия и наша сотрудница Мария Певчих привезли вещи в Германию, они не знали, чем меня отравили. Они передали вещи врачам, а не каким-то секретным агентам в тёмных солнцезащитных очках с пуговицей в ухе.

Spiegel: За вами в Томске следили на каждом шагу, хотя чекисты в российской прессе утверждают, что это не так. Вы замечали за собой слежку?

Навальный: С 2012 года за мной постоянно следят, часто очень открыто. Когда я еду в регионы, там обычно целая орда – полиция, центр по противодействию экстремизму, ФСБ и так далее. Но я не заметил ничего, что выходило бы за рамки обычного. Я слышал о статье. Мне кажется, часть спецслужб, отвечающая за слежку за мной, публично оправдалась – мы не виноваты в отравлении! Конечно, не было приказа всему ФСБ убить Навального. Это было ограничено самым высоким уровнем. Возможно, те, кто отвечает за слежку, сами были удивлены содеянным.

Spiegel: Немецкие власти сообщили вам больше, чем общественности?

Навальный: Нет. То, что я знаю, я получаю из немецких СМИ. То, что известно наверняка, – это то, что с ядом я контактировал в отеле, и что речь идёт о «Новичке», точнее – о его новой версии. Этот яд доступен лишь небольшому кругу лиц.

Spiegel: У вас много врагов. Кто из них может стоять за отравлением?

Навальный: Я утверждаю, что за этим поступком стоит Путин, других версий у меня нет. Я говорю это не для того, чтобы льстить себе, а исходя из фактов. Главный факт — «Новичок». Приказ о его использовании может исходить только от двух человек – начальника ФСБ или начальника Службы внешней разведки.

Spiegel: А как насчёт военной разведки ГРУ, связанной с покушением на Сергея Скрипаля?

Навальный: Да, наверное, ещё и ГРУ. Но зная российскую действительность, вы также знаете: начальник ФСБ Александр Бортников, начальник СВР Сергей Нарышкин и даже начальник ГРУ не могут принять решение об использовании «Новичка» без указания Путина. Они подчинены ему.

Spiegel: Если за этим стоит Путин, то почему он выпустил вас из страны?

Навальный: Я думаю, они были твёрдо настроены не выпускать меня, и поэтому публично заявили, что я не транспортабельный. Ждали, что я умру. Но благодаря общественной поддержке, благодаря усилиям моей жены всё это грозило превратиться в своего рода реалити-шоу под названием: «Навальный умирает в Омске». И многие люди, которым я очень благодарен, сказали: мы не хотим смотреть это шоу. Для людей Путина важно не давать противнику статус жертвы, и не давать ему – жив он или мёртв – политического капитала. Если бы я умер в Омске или моему здоровью был бы нанесён непоправимый ущерб, это, безусловно, легло бы на их репутацию. Возможно, не удалось бы доказать отравление «Новичком», но это была бы их вина, что мне не разрешили уехать из страны. Кроме того, они выждали 48 часов – вероятно, в надежде, что яд уже нельзя будет обнаружить.

Spiegel: До сих пор Путин делил своих противников на две категории: врагов и предателей. Против предателей разрешены все средства. Вы относитесь к разряду врагов. Так почему же «Новичок»?

Навальный: Если бы кто-то полтора месяца назад сказал мне, что меня отравят «Новичком», я бы над ним посмеялся. Мы ведь знаем, как Путин борется с оппозицией. У нас есть 20-летний опыт работы. Можно быть арестованным, избитым, забрызганным зелёнкой или застреленным на мосту, как Борис Немцов. Но химические боевые вещества – это было зарезервировано для разведчиков. Путин обо мне всё знает, я живу под полным наблюдением. Он знает, что я не олигарх и не тайный агент, а политик. Но, видимо, в его голове что-то изменилось. Возможно, после протестов в Белоруссии против Лукашенко, протестов в Хабаровском крае против кремлевской партии. Плюс наша работа. В течение двух лет на нас оказывалось беспрецедентное давление: несколько обысков в неделю, конфискация оргтехники, блокирование счетов, аресты, попытка вытеснить людей из России. Но наша организация продолжает существовать, у нас 40 региональных штабов… Я высказываю здесь чистые предположения, но, может быть, они сказали себе: мы пробовали по-хорошему, но эти методы не работают, так что придётся прибегнуть к крайним средствам.

Spiegel: А если это всё-таки был не Путин?

Навальный: Если бы это был не он, то всё было бы гораздо хуже. Одной кружки «Новичка» достаточно, чтобы отравить всех пассажиров крупной берлинской станции метро. Если доступ к боевому веществу не у трёх человек, а у тридцати, то это глобальная угроза. Это было бы ужасно.

Spiegel: Неужели Путин вами так интересуется? Он ведь сильно озабочен внешнеполитическими амбициями.

Навальный: Любят утверждать, что он занимается только геополитикой, всё остальное ему безразлично. Это не правда. Он видел, что произошло в Хабаровске. Там люди выходят на улицы уже более 80 дней, и Кремль до сих пор не знает, что с ними делать. Кремль отмечает, что ему придётся прибегнуть к крайним мерам, чтобы предотвратить «белорусский сценарий». Система борется за своё выживание, и последствия мы только что почувствовали.

Spiegel: Вы были отравлены в сибирской поездке, которая посвящалась региональным выборам, точнее – вашей выборной стратегии «Умное голосование». Вы хотите по всей стране выкинуть кремлевскую партию из местных парламентов. С помощью стратегии вы помогаете протестным избирателям найти самого перспективного альтернативного кандидата. Однако успех стратегии был неоднозначным. В Томске «Умное голосование» сработало хорошо, в Новосибирске – не совсем.

Навальный: Выборы показали, как изменилась политическая действительность. В крупном российском городе в выборах участвует «координатор штаба Навального» – и набирает 50 процентов голосов в своём избирательном округе против главного олигарха Томска. В Новосибирске начальник нашего штаба набрал 45 процентов по своему избирательному округу. Томск был победой, Новосибирск – успехом, даже когда у нас украли мандаты.

Spiegel: Что вы собираетесь делать дальше?

Навальный: Главное – это подготовка к думской избирательной компании 2021 года. «Умное голосование» — это не простая стратегия. Она предусматривает поддержку даже неприятных людей – коммунистов, например. Это занимает большую часть моей работы в течение последних двух лет: объяснить, почему мы также поддерживаем и их. В Москве это уже хорошо сработало: мы избрали коммунистов, и теперь мэр Путина Сергей Собянин боится выступать в городском парламенте. В Томске «Единая Россия» потеряла большинство.

Spiegel: Это стратегия противодействия. А как же ваша собственная повестка?

Навальный: Конечно, это работа против чего-то: мы должны разрушить монополию власти «Единой России». Мы делаем это путём тактической организации голосов в политической среде, которая не допускает до власти независимых кандидатов.

Spiegel: «Единая Россия» так важна? Партия – это всего лишь отросток системы Путина.

Навальный: Есть базовая инфраструктура, с помощью которой Путин контролирует страну. К ней относятся его личная популярность, телевизионная пропаганда, контролируемые суды и «Единая Россия». Важно нацелиться на партию. Уничтожение её монополии – это условие, чтобы мы вообще получили возможность формулировать позитивную повестку дня. Разочарование Кремля проистекает из того, что мы нашли рабочие методы борьбы – при том, что нас самих не допускают до власти.

Spiegel: Где вы сами? Справа? Слева?

Навальный: В России никогда не формировался такой чёткий политический спектр, как на Западе. Справа, слева – это деление у нас не работает. Являются ли русские коммунисты левой партией? По правде говоря, они скорее придерживаются правоконсервативного курса. Наши левые стоят в церкви и крестятся. Трафареты немецкой или американской политики к России не подходят.

Spiegel: Где же тогда проходят политические разделительные линии в России?

Навальный: Часть общества повторяет риторику Путина о том, что страна должна пойти особым путем. Речь идёт об установлении своего рода монархии, основанной на каких-то духовных ценностях. Напротив стоят люди, которые, как и я, считают это ложью и лицемерием, и которые убеждены, что Россия может развиваться только по европейскому образцу.

Spiegel: Вы в политике уже два десятилетия и прошли долгий путь: сначала вы были националистом, потом сместились влево.

Навальный: Здравствуйте, я начал в либеральной партии «Яблоко»!

Spiegel: Так вас оттуда исключили, например, из-за ваших выступлений на «Русском марше». Изменились ли ваши взгляды?

Навальный: У меня те же взгляды, что и тогда, когда я пришёл в политику. Я не вижу проблем в сотрудничестве со всеми, кто разделяет антиавторитарные позиции. Поэтому я не возражаю, если мы сейчас на выборах поддержим коммунистов. Я не испытываю шока от того, что один из поддерживаемых нами кандидатов носит ленинский значок. У вас в Германия уже демократия. А мы должны сначала создать коалицию из всех сил, выступающих за избирательность правителей и независимость судов. Поэтому я некоторое время пытался объединить либеральный и националистический лагерь. Это вызвало в мой адрес много неприятных комментариев. Теперь говорят, что я сместился влево – потому, что поддерживаю профсоюзное движение. При этом речь идёт только о том, чтобы Россия пошла по европейскому пути развития. Я не вижу противоречий между поощрением профсоюзов и тем, что в то же время я выступаю за введение визового режима для мигрантов из Средней Азии.

Spiegel: Вы хотите вернуться в Россию, несмотря на покушение на вас. Почему?

Навальный: Я рад, что в моём окружении ни одному человеку не пришло в голову, что я не вернусь. В противном случае Путин достиг бы своей цели. Моя задача сейчас – оставаться тем парнем, который не боится. И я не боюсь! Если мои руки и дрожат, то не от страха, а от той дряни, которой меня отравили. Не возвращаться в Россию – такого подарка я Путину делать не буду.

Spiegel: Вы не беспокоитесь о своей жене и двух детях?

Навальный: Это сложный вопрос. Сами они не боятся. Моя жена вела борьбу с врачами в Омске и вытащила меня оттуда. Но я, конечно, беспокоюсь о людях вокруг меня. Я нахожусь сегодня под личной охраной, берлинская полиция сказала мне: вас пытались убить опасным веществом, и мы не хотим, чтобы что-то подобное повторилось здесь и подвергало опасности других людей. Хотя я постоянно шучу об этом «Новичке» и о том своеобразном ящике, в котором меня привезли в Германию, но эти шутки смешиваются с неприятными мыслями: что было бы, если бы кто-то поместил яд в моей московской квартире, где живут моя жена и двое детей? С другой стороны, ясно: без борьбы всё будет ещё хуже. Они убьют гораздо больше людей, они посадят гораздо больше людей. Уже сегодня в России практически ежедневно сажают в тюрьму за какие-то записи в социальных сетях. Не оказывать сопротивления означало бы подвергнуть всех ещё большей опасности в долгосрочной перспективе. Да, мы сражаемся с чудовищными злодеями, готовыми к худшим преступлениям.

Spiegel: После отравления вы будете вести себя осторожнее?

Навальный: Я буду продолжать путешествовать по регионам России, останавливаться в гостиницах и пить воду. Что ещё мне делать? В любом случае, невидимым убийцам Путина мало что можно противопоставить. С политической точки зрения ничего не изменилось: идёт столкновение между теми, кто выступает за свободу, и теми, кто хочет оттеснить нас назад, в прошлое, в ортодоксальный Советский Союз, украшенный капитализмом и олигархами. Они будут применять против нас всё более изощрённые методы, а мы постараемся выжить. Использование «Новичка» вселяет страх – и это стратегия Путина. Меркель и Макрон рассказывают ему что-то о «красных линиях», а он выходит далеко за них и восклицает: «Вы даже не подозреваете, что я ещё могу сделать».

Spiegel: Чувствуете ли вы ненависть к представителям этой системы?

Навальный: Я очень эмоционален в своей работе. Несмотря на то, что многие критикуют меня за это, я считаю это своей силой. Я борюсь с коррупцией. И мы не просто критикуем систему, мы документируем преступления конкретных лиц, начиная от Путина – и заканчивая чиновниками в провинции. Возьмите врачей в Омске, которые сначала сказали моей жене в лицо, что, конечно, я могу вылететь заграницу, – а потом вдруг заявили, что я не транспортабелен. На мой взгляд, главный врач омской больницы хуже разведчиков, убивающих людей. Для них убийство, по крайней мере, их профессия. А этот человек, называющий себя медиком, всё знает – и врёт миру о «нарушении обмена веществ». Ненавижу ли я их? Вероятно. Хочу ли я получить в руки большой меч и отрубить им головы? Нет. Я за верховенство закона. Эти люди должны быть преданы справедливому суду.

Spiegel: Ваше дело привело к кризису в российско-германских отношениях.

Навальный: Между Германией и Россией всегда существовали особые отношения. Поэтому долгое время считалось невозможным, что Путин пойдёт на конфликт с Берлином. Теперь это в прошлом, как и то время, когда вы не могли себе представить, что в России возможны политические убийства. Удивительно ясные слова германского правительства, вероятно, имеют меньшее отношение к моей персоне. Скорее, это осознание того, по какому опасному пути идёт Россия. Если Кремль принимает участие в таких операциях, то почему бы не отравить какого-нибудь немецкого политика, который выступает, например, против «Северного потока 2»?

Spiegel: Какой бы совет вы могли дать немецким политикам?

Навальный: Моё впечатление от разговора с Ангелой Меркель таково: советы от меня ей не нужны. Но любая стратегия в отношении России должна иметь в виду ту стадию безумия, которой достиг Путин.

Spiegel: Должна ли Германия ввести санкции против России?

Навальный: Лучший подход – защитить собственных граждан и собственное общество от преступных средств России. Путин – это власть и личное обогащение, и они неразрывно связаны друг с другом. Сколько миллиардов он может дать своим дочерям, своим друзьям? Им будет больно, если Европа, наконец, закроет им границы, конфискует их активы и больше не позволит им въезжать. Несмотря на все санкции, введённые до сих пор, эти люди по-прежнему чувствуют себя довольно комфортно на Западе. Пока российская элита может использовать инфраструктуру Европы, ничего не изменится.

Spiegel: Должна ли Германия остановить «Северный поток 2»?

Навальный: Это дело Германии. Решайте сами! Санкции против России в целом ни к чему не приведут. Нужны меры против конкретных злоумышленников, и я вам говорю: их поддержат 95 процентов российских граждан. Тогда бенефициары коррумпированной системы уже не смогут наслаждаться жизнью в Берлине.

Spiegel: Есть могущественный человек, который заметно обрадовался вашему отравлению и который уже давно ведет против вас частную войну: предприниматель Евгений Пригожин, который контролирует отряд наёмников и который носит титул «путинского повара».

Навальный: Могу ли я предположить, что Пригожин имеет доступ к «Новичку»? Человек, который убил трёх российских журналистов в Африке? Нет, потому что тогда он, наверное, уже отравил бы полмира.

Spiegel: Когда вы хотите вернуться в Россию?

Навальный: Сейчас моя задача – как можно скорее поправиться. Со вчерашнего дня физиотерапевт занимается со мной жонглированием, чтобы улучшить мою координацию, чтобы я мог направлять руки туда же, куда смотрят глаза.

Spiegel: Более четырех миллионов человек подписались на ваш канал в YouTube. Когда вы снова выйдете в эфир?

Навальный: Я думал об этом довольно долго. Если бы я вышел в эфир из Берлина, это выглядело бы так, будто Алексей Навальный говорит о революции, но сам сидит за границей. Мне не нравится эта эмигрантская болтовня. Я не хочу быть лидером оппозиции в изгнании. Я политик, который призывает к конкретным действиям и сам разделяет все риски. Поэтому на свой канал я вернусь, когда вернусь в Москву.

Spiegel: Российские дипломаты обращались к вам? Вы ведь больной гражданин за границей.

Навальный: Я читаю их высказывания в СМИ. Они требуют медицинских анализов, требуют пробы крови – при этом в Омске ещё должно быть полно моей крови. Они, конечно, не хотят заниматься этим делом. Они просто выставляют немецкое правительство в худшем свете. Далее наверняка последует обвинение Ангелы Меркель в том, что это она лично отравила меня «Новичком».

Spiegel: Изменился ли ваш взгляд на мир?

Навальный: Многие в России разочарованно уходят из политики. Но моя вера в людей окрепла. Конечно, я вижу злодеев и убийц в этой истории, но есть и люди, которые сражались за меня.

Spiegel: Вас часто спрашивали: если в России всё так плохо, как вы говорите, почему Путин не пытался убрать вас с пути?

Навальный: Хоть какую-то пользу эта история должна иметь для меня. Наконец этот вопрос снимается.